Дверца сердито хлопнула, извозчик стеганул лошадь:

– Н-но! Пошла, милая!

Через мгновение на тротуаре остались только несчастная Стрельникова, бессильно опустившая руки, и верная кухарка. У Николы звонили к обедне. Колокольный перезвон, протяжный и грустный, отдавался глухими ударами сердца. Падал мокрый снег, и в душе Колова застывала последняя надежда. Там воцарилась зима.

Когда она оказалась рядом, он вначале даже не понял, что произошло, и только через некоторое время, когда светская беседа, плавно растекаясь, заняла гостей и маменьку, он осознал, что с ним. Впервые за много лет Генрих явственно почувствовал, как сковывавшие его внутренние цепи вдруг ослабели, на душе стало легко, тепло, приятно. Так было очень давно, когда он был еще совсем мал. И вот теперь он явственно ощутил облегчение. И отчего же? Неужели оттого, что эта незнакомая барышня просто сидит рядом, смотрит, улыбается, перебирает пальчиками край своей шали? Она отвечает на вопросы баронессы, что-то говорит, но он, Генрих точно знает, что она не здесь, она думает о своем, ее взгляд обращен внутрь. Он и сам так умеет прятаться от людей, поэтому сразу распознал это свойство в новой знакомой. А вот и разгадка: она думает о женихе! У нее есть жених!

От этого неприятного открытия барон содрогнулся и утратил интерес к девице Стрельниковой. Но уже на следующий день он проснулся с таким ясным сознанием, с таким покоем в душе, какого у него не было многие годы. Он мысленно перебирал воспоминания прошедшего дня, точно пил волшебное снадобье. И тогда Генрих решился поведать о своих новых ощущениях матери. Аглая Францевна выслушала сына со слезами на глазах.

– Свершилось! Чудо свершилось! Я нашла ее! Я знала, что это произойдет! Она спасет тебя, я верю!

– Маман, но ведь Мария Ильинична помолвлена? – с недоверием спросил Генрих, зная наперед, что мать, уж коли решила, горы свернет, но своего добьется.

– Пустое! – Баронесса, смеясь счастливым смехом, махнула рукой. – Это не беда, это мы как-нибудь обойдем. Нет на свете такой девушки, которая отказалась бы выйти за титулованного молодого богача!

Вихрем понеслись визиты, прогулки, театры, подарки. И чем больше Генрих общался с Машей, тем больше он понимал, что не уедет без нее из столицы. Он не ведал доселе любви к женщине. Конечно, он любил свою мать, но это была любовь-выживание, любовь-спасение, любовь – плата за жизнь, которую она бросила ему под ноги. Теперь совсем иное. Любовь помчалась по его телу такими жаркими токами, мучительными желаниями, яростными фантазиями, что он с трудом удерживался от намерения немедленно сделать Машу частью себя, своего бытия. Когда в пору созревания юноши природа стала настоятельно требовать удовлетворения зова плоти, мать испугалась, так как подобные сильные переживания лишь усугубляли болезненное состояние сына. И тогда она, как мудрая родительница, решилась прибегнуть к помощи продажных женщин. Однако проститутки, которые учили Генриха премудростям любви, с ужасом убегали из его постели со следами побоев. Баронессе приходилось всякий раз приплачивать за нанесенный ущерб сверх и без того немалой суммы. Кроме этих падших женщин никто более не интересовал Генриха настолько, чтобы ему захотелось плотской любви. С Машей иное, здесь медлить невозможно. Иначе напряжение, в котором он находился, бесконечное любовное томление, желание немедленной страстной взаимности могли выплеснуться в новый виток болезни, за которым маячил полный мрак, бездна безумия.

Как часто миром правит случай! Лакей положил на столик перед скучающей баронессой какую-то газету, которую она принялась лениво читать. Но уже через несколько мгновений глаза ее загорелись, в голове за несколько секунд сложился невероятный план, которым она поспешила поделиться с сыном. Дело оставалось за малым, убедить Стрельникову сделать подлость, принести страдание своей единственной дочери, но лишь с той целью, чтобы потом дочь всю жизнь жила не серой мышкой, а баронессой! Ставка была сделана на стремление во что бы то ни стало вернуть утраченное: положение в обществе, богатство. После встреч с подругой юности Аглая поняла, что именно это более всего гложет Елизавету. Жажда любой ценой видеть свою девочку не женой жалкого лейтенантика, тянущего лямку службы за грошовое жалованье, а блестящей владелицей поместья, титулованной красавицей! Что ж, их интересы, как казалось тогда, совпали. Поэтому Елизавету Дмитриевну недолго терзали муки совести. План свершился!

Генриху мнилось, что он подобен коршуну, который уносит в свое гнездо добычу. Добыча была так слаба, так измучена горем, что наивно было бы предполагать быстрого исцеления. Поэтому Корхонэны решили помочь Маше, ускорить и облегчить ей переход к свету и радости. Так, как их научила эта старая желтолицая обезьяна, этот китаец, пристрастивший Генриха к своим чудодейственным травкам и настойкам. Собственно, уже в Петербурге баронесса незаметно подливала Маше немного настоя. Маша теряла чувство реальности, покоряясь чужой воле. А потом, уже в поместье, благодаря регулярным добавкам в питье, девушка просто ожила на глазах, расцвела, стала радостной и спокойной. Самое время свататься и вести под венец.

Однако трудности на этом не закончились. Болезнь Генриха, которая, как ему казалось, отступила, на самом деле просто запряталась подальше, притаилась, чтобы нанести удар в самое чувствительное для мужчины место. Генрих не был уверен, что ему удастся исполнить супружеский долг. Выражение собственного лица, порой увиденное в зеркале, ужасало его самого. Он издавал звуки, подобные рычанию зверя. А главное, он не был уверен в том, что жена разделит с ним удовольствие, радость, экстаз. Поэтому, поразмыслив, барон подлил жене питья, которое разбудило в ней немыслимое сладострастие. Окунувшись в бездну, он уже приблизился к немыслимому блаженству, но тут его сознание пронзила мысль, что если бы он не напоил ее этим зельем, Маша, вероятнее всего, испытывала бы только физическое отвращение и чувство гадливости. Этого было достаточно, чтобы натянутая тетива ослабла, а стрела, готовившаяся мчаться с безумной силой, упала, не завершив сладостного полета. С той поры он оказался в ловушке. Он жаждал ее, он ласкал ее, но он не мог обладать ею безраздельно. К счастью для Генриха, Маша по неопытности и наивности не понимала ничего. Она бессильна была проникнуть в тайны его несчастной плоти, ставшей заложницей больного духа.

Кайса Byори, молодая, крепко сбитая девица мещанского звания, шла по улице, гордо подняв голову, украшенную модной шляпкой, о которой еще недавно и помыслить не могла. Да, впрочем, многое стало полной неожиданностью в ее, казалось бы, предопределенной судьбе. Что может быть неожиданного в скучном и предсказуемом существовании таких, как Кайса? Одна надежда на то, что Бог услышит молитвы и пошлет работящего и непьющего мужа, чтобы с ним прожить до старости, работать не покладая рук, растить детей и радоваться каждой лишней копейке в доме. Но Господь оказался намного щедрей, чем она предполагала. Он явил ей истинное чудо в виде барона Теодора Корхонэна, который ворвался в жизнь девицы Вуори стремительно и ярко, подобно фейерверку, который она видела на Рождество в Выборгском замке. Она и опомниться не успела, как чудовищная страсть барона смела преграду добродетели. Поначалу, как всякая девица, она пугалась и плакала. Ей было стыдно смотреть в глаза соседям, она боялась презрения и насмешек.